Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
По пояс в воде молча стоят забастовщики. На берегу ровным строем выстроились драгуны.
Из-за лошадиных крупов, прихрамывая, вылезает Зегель и идет по дамбе вдоль стоящих в воде рабочих. Он с торжеством смотрит на мокрые лица забастовщиков и визгливо кричит:
— Ну, что?.. Хлебнули забастовочки?..
Обер-мастер вынимает из кармана несколько скомканных листовок и швыряет их вниз, в стоящую в воде толпу.
— Нате… читайте… Завтра всех вон из бараков!..
Листовки медленно плывут по воде… набухают… тонут…
12Огромный деревянный барак для рабочих верфи Вимбы. Маленькие окна, перегороженные планками. Кое-где выбитые стекла закрыты фанерой, заткнуты тряпками.
У железной печки сушится платье, сапоги обитателей барака.
Вдоль стен тянутся в два яруса деревянные нары. На нарах сидят и лежат рабочие.
У многих на лицах видны кровоподтеки и синяки, у некоторых забинтованы головы.
Большая ситцевая занавеска отделяет вход в женский барак.
Абелите мочит тряпку в воде. Она настороженно, с суровым сражением на лице, прислушивается к разговорам.
Выжав тряпку, девушка идет по бараку.
Никаноров, набивая трубку, говорит, обращаясь неизвестно к кому:
— Говорят, в Ревеле сейчас на верфях набор…
— Да, да… только нас с тобой там и ждут… — возражает ему парень с забинтованной головой.
Сидящий в углу усатый рабочий сердито обращается к Никанорову:
— Ты лучше скажи, зачем стекла бил? Теперь с нас еще за стекла взыщут.
Сверху свесил голову бородатый старик:
— Замолчите! И без вас тошно!
К ним подходит Абелите и строго предупреждает:
— Тише, дедушка Юрис!.. Тише вы…
Она садится возле Приеде. Приеде лежит на нарах, укрытый полушубком. На его лбу кровавый шрам, волосы слиплись. Глаза Приеде закрыты — видимо, он в очень тяжелом состоянии.
Абелите меняет мокрую тряпку на голове Приеде и заботливо поправляет полушубок.
— Дядя Приеде, хочешь пить?
Он ничего не отвечает.
В глубине барака откидывается ситцевая занавеска и появляется несколько женщин.
На руках одной из них — грудной ребенок, за платье другой уцепилось двое маленьких детей. Сзади подходят все новые и новые обитательницы женского барака.
Старая работница начинает первой:
— Вот что… нас прислал женский барак. Чего вы тут решили?..
Ей никто не отвечает. Тогда женщина с ребенком на руках поддерживает старуху:
— Куда деваться?.. С детьми…
И несколько женщин сразу начинают голосить:
— Всем расчет…
— А что есть будем?..
— Сами завтра жрать запросите!..
— Зегель сказал, кто не выйдет на работу — вон из барака!
В двери, ведущие в сени, входит Райнис и останавливается, прислушиваясь к разговору. Его никто не замечает.
Усатый рабочий упрямо возражает:
— Тише, бабы… Не может Вимба всех рассчитать… У него заказ.
Старая работница безнадежно машет рукой.
— Других возьмут… В Ригу каждый день сотни приходят…
Никаноров с возмущением пыхтит трубкой.
— Оставь, мать!.. Чужие песни поешь… Эти слова мы десять раз от управляющего слыхали…
Абелите вскакивает на ноги. Ее глаза полны слез.
— Так неужели… итти прощения просить?
Женщина с ребенком одобрительно подхватывает:
— Правильно, Абелите… Возьмем детей и пойдем просить прощения… Всем бараком!..
Приеде приподнимает голову и, не открывая глаз, с трудом произносит:
— Опять захотели в хомут?.. Ну, что ж, мать… сходи поплачь у хозяйской двери…
Старуха испытующе смотрит на Приеде.
— А ты как думаешь?
Приеде, наконец, открывает глаза.
— Как я думаю?.. По-моему, и жить незачем, если не бороться за наши права.
Райнис подходит ближе и негромко говорит:
— А ведь Приеде прав. Здравствуйте, товарищи.
Все поворачиваются на голос Райниса и с изумлением его разглядывают.
Никаноров тихонько шепчет Абелите:
— Смотри, Абелите… Никак это наш знакомый человек — в одной карете в Ригу приехали…
Поэт присаживается на нарах возле Приеде, наклоняется к нему…
— Здравствуй, Приеде. Как ты себя чувствуешь, друг? Товарищи просили крепко пожать твою руку.
Приеде слабо пожимает руку Райниса.
— Спасибо… Райнис…
Абелите подбегает к нарам и становится у изголовья:
— Райнис? Так это вы — Райнис?
По бараку тихо проносится:
— Райнис… Райнис…
Поэт ласково улыбается Абелите.
— Абелите? А где же твоя красивая шаль?
Абелите вздрагивает… качает головой и ничего не отвечает.
Райнис случайно замечает в толпе Никанорова.
— Где твоя кровать, Никаноров?..
Никаноров усмехается и смущенно постукивает костяшками пальцев по нарам.
Старуха робким тоном обращается к Райнису:
— Как нам быть, господин Райнис?.. Натворили дел…
Райнис обнимает Абелите за плечи, обводит всех долгим взглядом.
— Есть два пути, мать… Один — встать на колени… но есть другой путь — он много труднее… Это путь борьбы!
Усатый рабочий мрачно возражает:
— А что мы можем сделать?.. Нас так мало…
Райнис с укоризной смотрит на говорящего.
— Мало?.. Нет!.. За вами встанет вся рабочая Рига. Такие же стачки начались в Петербурге и в Москве.
Старик снова свешивает с нар кудлатую голову.
— Что там в Петербурге или в Москве, нас не касается…
— Нет, отец, касается! Разве у рабочего, будь он русский или латыш, украинец или татарин, — не одни и те же цели?
Окружающие жадно прислушиваются к каждому слову Райниса.
— …Сегодня мы боремся за десять часов, за три с полтиной… но это только начало. А впереди великая цель… та цель — власть людей труда!
Женщина с ребенком на руках тяжело вздыхает.
— Разве это может быть, Райнис? И кто в силах этого добиться?
Райнис встает и с большой страстью произносит:
— Ты… и твой сын, когда он подрастет… и твои товарищи по бараку… Все, кто познал глубину несчастья. Надо только поверить в свои силы! Разве вы вчера не испытали счастья борьбы? Разве перед вами не мелькнул, пусть хоть на мгновенье, луч свободы?!
Лица слушателей светлеют. Со всех концов барака люди подходят ближе к Райнису.
Абелите взволнованно и неловко говорит поэту:
— Если бы вы написали об этом стихи… я бы их выучила наизусть!
— Я их написал, девочка.
Райнис на мгновенье задумывается и тихим голосом начинает читать:
Уже сверкнула прядь лучей.
К вам не она ль летит с приветом?..
Без пышных слов и без речей
Хочу дарить вас теплым светом…
Неподвижно застыв, слушают поэта обитатели барака.
…Вас приласкать, благословить,
Дать силу вам, смягчить страданье…
У старой работницы на глазах слезы…
Торжественно звучит голос Райниса:
…Поверьте, — дивно будет жить
Народ наш в солнечном сияньи!..
Никто не шелохнется. Только старая работница медленно приближается к Райнису.
Вдохновенно читает поэт:
…Пусть тот, кто сир, чья доля зла,
В приход Грядущего поверит,
Где солнце счастья и тепла
Иззябшим беднякам отмерит!..
Старуха обнимает Райниса и целует его в лоб.
— Спасибо тебе, сын мой…
13Широкая улица Риги. По ней грозной стеной движется многолюдная рабочая демонстрация.
Победно звучит «Варшавянка».
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут…
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…
В первых шеренгах идут к площади рабочие верфи Вимбы. Впереди шагают Абелите, Райнис, Никаноров.
Абелите несет красное знамя, Никаноров — самодельный плакат с надписью: «Работать 10 часов!»
Над толпой вздымаются рукописные лозунги: «Хлеба!»… «Работы!»…
С другой стороны на площадь вступает колонна завода «Проводник». Ее возглавляют Александров и Петерис.
Обе колонны сливаются в мощный поток.
На пути демонстрации появляется открытая карета, запряженная парой великолепных белых лошадей. Кучер осаживает лошадей, круто поворачивает обратно.
В карете сидит перепуганный Вимба.
Все громче поют демонстранты:
…На бой кровавый,
Святой и правый…
На перекресток вступает новая колонна. Среди демонстрантов видны фигуры Доры и Калниньша.
Карета Вимбы несется по новой улице. Ей преграждает дорогу колонна Балтийского вагонного завода.
Кучер снова сворачивает в переулок. Навстречу движется еще одна колонна демонстрантов. Впереди рабочие несут плакат: «Завод Феникс».
